Заметки о славе
Балтимор: Вооруженный мужчина захватил жену, семерых детей и одиннадцать посторонних человек в качестве заложников… Его единственным требованием был созыв пресс-конференции. — Из сообщения Ассошиэйтед Пресс.
Помешательство на славе не только превратило Америку в гигантский зал с прекрасной акустикой, но и порядком вскружило ей голову.
«Увы, в сегодняшней Америке, — заметил Майкл Беннет, популярный ныне режиссер мюзикла «Хористы», -либо ты звезда, либо никто».
Когда-то понятие славы означало, что путь к известности лежит через деяния. Но представления о славе меняются: показуха становится самоцелью. Чтобы прославиться, не обязательно знать свое дело, главное — оказаться на нужном месте. Политики становятся обозревателями, обозреватели — киноактерами, киноактеры — политиками. Даже серьезную ситуацию знаменитость превращает в представление.
Кто у всех на виду, тот и популярен. Современные политики поняли это и стали брать уроки актерского мастерства. Что не сделаешь для телекамеры! И вот Глория Стейнем отбивает чечетку, сенатор Джулиан Бонд от штата Джорджия разыгрывает из себя первого черного президента, бывший губернатор Лестер Мэддокс показывает забавную сценку в паре с человеком, которого он упрятал за решетку. Гор Видал принимает участие в телесериале «Мери Хартман, Мери Харт-ман», а президент устраивает показательную кинодемонстрацию своего рабочего дня. Нынешняя знаменитость не просто на виду, она способна быть одновременно везде: техника всегда к услугам непоседливого американца.
Привлечь внимание — вот что становится нашим национальным стилем, при котором жест вполне заменяет решение и дело. С тех пор как в конце шестидесятых средства массовой информации капитулировали перед неподражаемым видом хиппи и йиппи (Джерри Рубину была присвоена «Награда Академии для деятелей движения протеста»), ни одна форма политической активности не обходится без пестрой театральщины.
«Слава извращает естественную потребность в самоутверждении и чужом внимании, — сказал драматург Хиокот Уильяме, рассуждая о душевном оскудении, сопутствующем росту популярности. — По имеющимся данным, одна тысячная процента населения страны благополучно снимает сливки, тогда как остальных словно не существует».
И вот уже Стэнли Сигель, владелец радиостанции «А. М. Нью-Йорк», в беседе с собственным психиатром, транслировавшейся для миллионов радиослушателей, по-детски трогательно делится своими заботами:
«Вот если б все бы каждый день хоть на минуту задумывались о моих заботах!»
Сигель знаменит по понятной причине: у него в распоряжении средства информации; те, кто лишен такой возможности, вынуждены добиваться, чтобы их заметили, самыми невероятными путями. Артур Бремор, чье имя попало петитом в историю Америки после того, как он изувечил Джорджа Уоллеса, пишет в опубликованном дневнике, что поначалу он «подумывал остаться в людской памяти человеком, убившим Ричарда Никсона».
Общество перестает видеть разницу между целью и средствами, замечая, что убийцы ничуть не менее популярны королей и что печально известным преступникам жалуют умопомрачительные мантии славы. Слава узаконивает алчность, придавая ей блеск. Но, как и алчность, слава ненасытна. На уотергейтском скандале был сделан бизнес, принесший не один миллион долларов прибыли; благодаря романам, автобиографиям, фильмам и публичным лекциям преступников беззаконие, в сущности, обернулось легендой. Убийца Гэри Гилмор продал киношникам право заснять свою смертную казнь, и продюсер был одним из четырех самых близких друзей, допущенных к нему в его последние минуты. Имя Гилмора, как имя всякой звезды, стало коммерческим; на футболках появились слова, сказанные им перед смертью: «Давайте кончать с этим», ему был посвящен панк-роковый альбом.
В книге «Демократия в Америке» Токвилл обратил внимание читателей на «мстительный характер американцев». И звезды и убийцы придумывают себе имена словно сводя с кем-то счеты. Дэвид Берковиц, убийца с обрезом 44-го калибра, в течение года державший в страхе Нью-Йорк, назвался полицейскому, сопровождавшему его в камеру, своей кличкой «сын Сэма» — другого имени дли него уже не существовало. Знаменитость, о поимке которой сообщали агентства всего мира, чье жизнеописание выклянчивали за большие деньги издательства и киностудии, чье имя превратилось в символ насилия, захлестнувшего город, эта знаменитость, этот Берковиц улыбался, для прессы и говорил: «Я — сын Сэма». Блицы, жужжание телевизионных камер, притихшая, вернее, благоговейно молчащая аудитория, внимающая словам героя дня, таков был и в тот раз традиционный антураж для знаменитости. Почему одни газеты находили его улыбку леденящей, другие загадочной? Да потому, что этот парень, брошенный когда-то родителями, вконец измученный собственной безвестностью, стал наконец-то не таким, как все, стал личностью, приковавшей к себе интерес всего мира.
«Убийство — по словам Одена -. есть творение наизнанку. Убийца, совершая преступление, жертвует собственной жизнью ради минут, пусть даже мгновения, когда он познает такую жизнь, которая только и ценится в американском обществе».
Джеки, Марлон, Лиз. Лиз, Теннесси, Элвис. Мик и Бьянка. Мэрилин, Грушо, Бинг, Рейчел…3 «Сделать имя» в народе, состоящем из иммигрантов (имена которых нередко пропадали навечно в порту прибытия), значит залечить рану, нанесенную утратой корней, значит доказать всем, что вновь прибывший прижился на земле, где люди горят желанием расстаться со своим настоящим именем в надежде составить себе более громкое: Арчи Лич (Кэри Грант). Руби Стивене (Барбара Стэнвик). Бернн Шварц (Тонн Кёртнс), Дорис фон Каппельхофф (Дорис Дэй). Звезды не дают умереть мифу индивидуализма; ведь слава есть не что иное, как мстительный триумф личности, сумевшей вознестись над безликой массой.
Американцам нелегко смириться с мыслью, что чего-то может не хватать: и чем больше нация осознавала, что нависший над нею энергетический кризис, растущая безработица и кризис городов ставят под угрозу веру в общедоступность материальных благ, тем пышнее расцветал культ знаменитостей. Победители в обществе, где каждый стремится обставить соседа. звезды свободного предпринимательства, всевозможные знаменитости выставляются на всенародное обозрение, дабы каждый видел, что система работает. Эти люди живое воплощение ее экономических законов. В Америке, где классовые различия порой успешно заменяются различиями в объеме кошельков, знаменитости обладают властью все обращать в капитал: с кем бы их ни свела судьба, за что бы они ни взялись, даже любая неудача — все повышает их акции.
Редкие случаи отказа знаменитостей от популярности (Говард Хьюз, Грета Гарбо) создают вокруг них особый ореол: современное общество не переносит тайн. Эгоцентризм знаменитостей неподражаем, а их мнимое всесилие создает видимость неограниченных возможностей. Глядя на них, невольно начинаешь думать, что Америка — страна благословенная. В результате слава превратилась в основную статью американского экспорта, воссоздающую в наисовременнейшем виде прежнюю иллюзию благоденствия.
Но слава — тиран: еще претендуют на звание идеальных образчиков старые знаменитости, а общественность, избалованная самими же знаменитостями, когда-то свалившими прежних кумиров, уже жаждет новых имен. Тут как в запое: чтобы ударило в голову, с каждым разом приходится увеличивать дозу. Создав потребность в знаменитостях, фабрика утеха вынуждена поставлять звезды все большей величины. Под искусственными лучами славы люди, как тепличные помидоры, «выращиваются» до гигантских размеров, теряя при этом свой неповторимый аромат. Ряды знаменитостей пополняются, и даже те, чья карьера уже закончена, все еще утешаются, посасывая облатку былой популярности.
Помешательство прессы на знаменитостях дало повод Энди Уорхолу ядовито бросить:
«В будущем каждый сможет стать знаменитым на 15 минут».
Такова уж оборотная сторона американского мифа об изобилии, безжалостно эксплуатируемого средствами пропаганды, — «головокружительные» карьеры заканчиваются здесь «феноменальными» крушениями. Обыватель смакует закат очередной звезды как жертву, которая, унавозив почву, даст возможность взойти еще более сочному и сильному побегу.
Журнал «Пипл» завел даже такую рубрику «А вы знаете, где теперь такой-то?». Более двух тысяч мужчин, женщин и детей промелькнуло на страницах «Пипл» за 1976 год. Некоторые из них были знаменитостями и останутся ими еще какое-то время. Другие явились на свет из безвестности на мгновение, чтобы тут же затеряться в толпе. Знаменитости, схватившие за горло миф об общедоступности славы, сами по себе становятся псевдособытием в жизни общества, отвлекая таким образом его внимание от реального положения дел во имя химер. Такова плата за отсутствие национальной исторической перспективы. Приводятся в движение все рычаги культуры, дабы канонизировать чьи-то успехи в храмах славы. Выстроены пантеоны выдающихся деятельниц стриптиза, бейсболистов, государственных мужей, ковбоев, владельцев собачьих упряжек, зверей-актеров — чуть не 750 капищ славы: жалкая попытка расставить вехи в национальной истории и тем самым утвердить культурные ценности.
Знаменитости соединяют в себе два наваждения американца — неугомонность и предприимчивость. О звездах редко говорят, не называя их собственную цену или цену товара, который они рекламируют, или их собственной удачной сделки. Чувствуя приближение «момента истины», боясь упустить его, знеиды торопятся сделать ставки. Успех достигнут, но починать на лаврах нельзя. В погоне за бессмертием они жаждут испытать самолично, что такое власть, попробовать ее на вкус, распространить как можно шире.
Слава в Америке — это сделка: за пропуск приходится расплачиваться духовной инфляцией. Добиваясь разнообразия, подстегивая себя и жизнь, теряешь углубленность и равновесие. Преследуя успех, все быстрее раскручиваешь колеса воображения, подчиняя жизнь одной страсти. Взлет становится смыслом существования.
Достигнув определенной скорости, любое тело начинает разрушаться. Политики и прочие деятели пытаются ослабить перенапряжение алкоголем и наркотиками, но огромное всевластие никак не совместить с реальными нуждами личности.
«Ну да как неплохо, когда тебя все узнают, восхищаются тобой, когда о тебе постоянно пишет пресса, а деньги сами плывут тебе в руки. — писал Бертран Рассел, опасавшийся, как бы он «не сломался и не выдохся к тридцати годам» под бременем славы. — Но когда человеку все доступно, ему трудно продолжать делать то, к чему у него лежит душа».
Американская история изобилует ходячими примерами жертв успеха: Ричард Никсон. Джуди Гарланд. Мэрилин Монро, Теннесси Уильяме — — все они публично пережили крах, но и самый этот крах сумели обратить на пользу мифу.
«В круг аристократии успеха, — пишет С. Дж. Перельман в книге «Роль красавицы», — посторонние не допускаются».
Слава создает свою замкнутую касту. Звезды сохраняют и расширяют свое влияние, объединяясь с другими звездами, сбиваясь в компании, как все американцы, по профессиональному признаку. Стоит телеобозревательнице Шер назвать Вашингтон «столицей преступного мира», как президент Картер звонит по телефону, чтобы тактично попенять ей за эти слова. Умирает Элвис Пресли, и Кэролайн Кеннеди приходит на закрытую мемориальную службу, где ей одной, кроме семьи умершего, разрешается лицезреть закатившуюся звезду. Суть этого явления хорошо уловил Шерман Биллингслей, учредитель легендарного места «скопления звезд» — «Сторк-клуба»:
«Стайка знаменитостей, заметил я, делает кафе популярным. Люди гораздо охотнее платят за то, чтобы взглянуть друг на друга, чем за еду, выпивку или обслуживание».
Необходимость быть постоянно на виду сужает жизненный опыт знаменитостей, хотя и позволяет расширить круг полезных знакомств. Вместо того чтоб набираться живых впечатлений. они их набирают со стороны в готовом виде. Слава обедняет жизнь, что, в свою очередь, неизбежно приводит к творческому оскудению. По мере того, как жизнь знаменитостей медленно, но верно хиреет, выхолащивается и их творческий дух. Особенно это верно в отношении американских писателей. В Америке писатель тщится развить свою личность и укрепить свою популярность — задача невыполнимая, так как слава, требующая от человека неукоснительного следования общепринятым канонам преуспеяния, несовместима с индивидуальным талантом. Торопясь предстать перед читателем, романисты стремятся напечататься раньше времени. Слава — это подчас путь наименьшего сопротивления; ведь гораздо легче подыграть публике, чем терпеливо работать.
«Худшее из того, что может случиться с писателем. — иронизирует Мэри Маккарти в статье «Правда жизни и беллетристика», — это то, что он может превратиться в писателя».
Америка подняла на щит миф о славе, приспособила ее для своих нужд: сделав славу притягательной, наша культура преподносит ее как надежное средство самообороны. Потому-то стеклярусный блеск славы, сопутствующий предприимчивости и карьере, куда важней для общества, нежели конкретные люди, сделавшие эту карьеру. Слава оправдывает мстптельность решительностью характера, манию величия -целеустремленностью, истерию — жаждой деятельности, алчность — перенесенными лишениями. Превознесение до небес всякого успеха заставляет обращать внимание скорее на формы и размеры его. нежели на его суть.
«Не так уж страшно потерпеть провал, — — заявил продюсер фильма «Доктор Дулитл», на котором кинокомпания «XX век Фокс» потеряла 28 миллионов долларов, — главное, провалиться с треском».
Мечта всегда занимала Америку больше, чем действительность, звезды же предстают живыми воплощениями мечты. Пока общество барахтается, не имея высокой цели, переживая упадок всех своих институтов, индустрия славы прилагает максимум усилий, чтобы создать видимость величия национальной культуры. Чем сильнее охватывает общество страх перед углубляющимся кризисом, тем больше оно творит кумиров. Американцы испытывают потребность в вере, а не в здравом смысле. Основной философией нации стал принцип «Я надеюсь, значит, я существую». В мгновенном ослеплении славой знаменитости вкушают все блага скоротечного успеха, забывая при этом, что лишь настойчивая работа, здравомыслие и выдержка смогли привести их к успеху.
Информация, получаемая нами, настолько засорена лишенными всякого смысла сообщениями, что за звездами не разглядишь неба.
«Слава, — поет Дэвид Боуи, знающий ей цену — у тебя нет завтра».
Общество теряет ощущение пропорций, не в состоянии трезво оценить ни свое прошлое, ни свое будущее. Материальные выгоды, получаемые звездами, столь велики, а путь, ведущий к ним, кажется таким заманчивым и простым, что разве только катастрофа может заставить человека встряхнуться и перевести наконец взгляд с самого себя. увидеть других, избавиться от изматывающего душу невроза. Система жестка и стремится к дальнейшей устойчивости. Слава сводит цели и средства их осуществления к стереотипам; как результат — охваченное лихорадкой и вместе с тем вполне рутинное общество, в котором имена певцов сменяют друг друга, а пластинка остается той же.
Джон Лар
1,233 просмотров всего, 2 просмотров сегодня
