Культурная жизнь в Европе после Второй мировой войны
Культурная жизнь Европы определялась общим климатом политического либерализма, значительными достижениями в области технологий и средств массовой информации, особенно телевидения, а также мощной волной импорта из Америки. Общий произведенный эффект состоял в снятии традиционных ограничений и, до некоторой степени, в утрате национальных особенностей. Свобода искусств и наук принималась как должное. Плюрализм воззрений был нормой.
В философии после войны вошел в моду экзистенциализм Мартина Хайдеггера (1889-1976) и Жана Поля Сартра (1905-1980), в то время как в англоязычном мире последователи Людвига Витгенштейна (1889-1951), австрийца, обосновавшегося в Великобритании, полагали, что логический позитивизм сделал ненужной остальную философию. Во Франции приверженцы Жака Деррида (род. 1930) и его метода деконструкции воображали, что вся рациональная философия может быть препарирована и окажется в результате бессмысленной. В интеллектуальных кругах в течение 20-30 лет существовала умеренная мода на марксизм, что привело к так называемой великой конфронтации марксистски настроенных интеллектуалов, воспитанных на Грамши, Лукаче и Блохке, и их критиков. С самой беспощадной критикой выступил бывший польский марксист Лешек Колаковский (род. 1927), чья книга Основные течения марксизма (1978) была одновременно и учебником по марксизму, и его некрологом. Европейский феминизм обрел современный манифест в книге Симоны де Бовуар Второй пол (1949).
Если некогда Сартр писал:«Ад — это другие люди», — то его спутница Симона де Бовуар теперь пишет: «Вы не родились женщиной, вам надо ею стать».
Растущее почтение к науке — типично американская черта — затронуло все области знаний. Социальные науки — психология, экономика, социология, политология — оказывали большое влияние на все более старые дисциплины. Но, возможно, самую плодотворную альтернативу бессодержательным течениям своего времени предложил родившийся в Австрии Карл Поппер (1902-1994). Логика научного открытия Поппера (1934) перевернула все устоявшиеся положения относительно научного метода. Вслед за Эйнштейном Поппер доказывал, что нет ни абсолютного, ни перманентного знания и что лучше всего обосновывать гипотезы поиском доказательства их неправильности. Его Нищета историзма (1957) покончила с претензиями общественных наук формулировать законы, управляющие историческим развитием. Его Открытое общество и его враги (1945) стало обоснованием либеральной демократии, до полного триумфа которой по всей Европе он еще доживет.
В искусствах общее направление было против дезинтеграционных тенденций модернизма; теперь распространялся постмодернизм — смесь старого и нового. Международные фестивали, например в Зальцбурге, Байрейте или Эдинбурге, преодолевали национальные границы.
Исключительно разрослись средства информации. В этот век почти поголовной грамотности расцвела свободная пресса. Помимо серьезных газет, таких, как Таймс, Ле Монд, Корръере делла сера, или Франкфуртер альгемайне появлялись во множестве популярные журналы, бульварные газетенки и «таблоиды», а с 1960-х гг. — и легализованная порнография. Технологии кино, радио и звукозаписи создавали невиданную до того массовую аудиторию и новые формы искусства, такие, как musique concrete. Однако ничто не могло сравниться по воздействию с телевидением, которое начало вещание во Франции в декабре 1944 г., в Англии — в 1946 г,, в Западной Германии — в 1952 г.
Влияние Америки чувствовалось почти во всех сферах, но особенно в голливудских фильмах, танцевальной музыке и одежде на каждый день. Молодежная мода и поп-культура с подростками в джинсах унисекс, танцующими и говорящими в подражание героям фильмов и рок-звездам, стала полностью трансатлантической и космополитической. В новом мире, где царила и правила ничем не сдерживаемая реклама, стали бояться, «как бы носитель сообщения не стал сообщением», другими словами, чтобы люди не научились автоматически верить во все, что услышат и увидят. При этом, конечно, американский английский — язык НАТО, науки и поп-культуры — становится главным средством интернационального общения. И хотя Franglais (смесь французского с английским) был официально осужден во Франции, но обучение и общение на английском постепенно стало образовательным и культурным приоритетом во всех западноевропейских странах. Особенно коварным предметом американского импорта оказался бездумный материализм. Может быть, несправедливо было обвинять США в том, что европейцы были низведены до уровня экономических животных, но Вилли Брандт выразил это распространенное убеждение, когда поставил вопрос:
«Разве мы все хотим стать американцами?»
Н.Дэвис «История»
979 просмотров всего, 1 просмотров сегодня
